(no subject)

Когда мне было 13 лет, я лежала в больнице. У кого-то в отделении был журнал «Смена», а в журнале «Смена» была повесть (или роман? впрочем, не важно) «Знаменье». Мы читали «Знаменье» по вечерам, по очереди вслух, всей палатой. И, кажется, из других палат тоже приходили. Мне, как самой выразительно читающей, приходилось читать больше всех, но мне нравилось. А потом, по окончании литературного вечера, когда медсестры пинками всех разгоняли спать и отключали свет, мы, лежа в постелях, обсуждали прочитанное и в результате так друг друга накручивали, что боялись заснуть. Вот это было страшно, я понимаю.
Это я почему вспомнила? Это мы на неделе с любимыми коллегами в кино на «Омен» ходили. Я как честный человек настроилась бояться, заранее смирилась с мыслью о последующих ночных кошмарах... Агащаз. Не страшно вообще совсем. И не интересно. И не зрелищно. И вообще – никак. Злые люди, испортили мне трогательное детское воспоминание.

(no subject)

Когда мне было 13 лет, я лежала в больнице. У кого-то в отделении был журнал «Смена», а в журнале «Смена» была повесть (или роман? впрочем, не важно) «Знаменье». Мы читали «Знаменье» по вечерам, по очереди вслух, всей палатой. И, кажется, из других палат тоже приходили. Мне, как самой выразительно читающей, приходилось читать больше всех, но мне нравилось. А потом, по окончании литературного вечера, когда медсестры пинками всех разгоняли спать и отключали свет, мы, лежа в постелях, обсуждали прочитанное и в результате так друг друга накручивали, что боялись заснуть. Вот это было страшно, я понимаю.
Это я почему вспомнила? Это мы на неделе с любимыми коллегами в кино на «Омен» ходили. Я как честный человек настроилась бояться, заранее смирилась с мыслью о последующих ночных кошмарах... Агащаз. Не страшно вообще совсем. И не интересно. И не зрелищно. И вообще – никак. Злые люди, испортили мне трогательное детское воспоминание.