(no subject)
Feb. 22nd, 2017 09:50 pmКогда человек в ночи летит в Астану, чтобы там, потоптавшись несколько часов в аэропорту, пересесть на самолет в Павлодар, а оттуда еще пару часов на машине до Экибастуза, и там сразу работать, человек, в общем-то, надеется немного подремать в самолете. Но есть нюансы. Едва ты усаживаешься на свое место и закрываешь глаза, тебя будят, чтобы выдать леденцы. Послушно сосешь, закрываешь глаза – тебя будят, чтобы выдать горячее полотенце, вытереть руки. Берешь полотенце, вытираешь руки, закрываешь глаза – тебя будят, чтобы выдать наушники. Берешь наушники, пытаешься даже их использовать, обнаруживаешь, что музыки все равно нет, закрываешь глаза – тебя будят, чтобы спросить, можно ли забрать полотенце. Отдаешь полотенце, закрываешь глаза – тебя будят, чтобы выдать конверт с носками, маской для сна (здравствуй, ирония), берушами и зубной щеткой. Берешь конверт, достаешь маску, надеваешь, тебя будят, чтобы накормить. Прощаешь, ешь, думаешь, что ну теперь-то точно все. Надеваешь маску, не успеваешь заснуть – тебя все равно будят и выдают миграционную карту. Уже в аэропорту ты узнаешь, что миграционная карта тебе была не нужна, но какая, собственно, разница?
***
Павлодар удивительно похож на любой постсоветский город. Мы проехали через кусочек, и я была почти что готова поклясться, что мы едем по Воронежу, я даже могу назвать конкретный район, на который это больше всего похоже. Серые прямоугольники пятиэтажек, частный сектор старой застройки, в стиле крепенько, но бедненько, пирамидальные тополя – я видела это и в Москве, и где-то на окраинах Питера, и в Днепропетровске, в Эрфурте было поаккуратнее, в Варне не было снега, но так – все одно. И даже заметно, что город пытаются тут и там приукрасить, и это приукрашение выглядит получше, чем московские арочки, но увы, общий стиль перевешивает.
***
В Экибастузе выложила в инстаграм фотографию, сделанную еще в Павлодаре из окна самолета, отметила на ней, правда, Экибастуз. В принципе, оно без разницы, я этот пейзаж наблюдала все два часа дороги. Теперь в инстаграме меня усердно лайкают всякие фирмы, расположенные в этом городе. Мне, правда, не кажется, что фотография, изображающая белое ничто посреди нигде, может послужить рекламой чему бы то ни было, но зато теперь я знаю, что в Экибастузе есть блюзовый музыкальный магазин (это по-своему даже логично, блюз здесь очень уместен) и хоррор-квест (а вот это, по-моему, лишняя сущность: ну выбрался ты из квеста, и что? Ты же по-прежнему в Экибастузе). Хотя вот ехали мы утром из гостиницы на завод, и я думала, что а ведь и здесь живут люди, дружат, влюбляются, заводят детей, обустраивают жилье, стараясь, чтобы было красиво и уютно – и кто-то любит это место, потому что тут дом.
***
У меня вечером случился личный хоррор-квест. У меня же спина. И еще почему-то правое колено. И 36 часов без сна, а потом полдня перевода, в том числе в цеху, с перекрикиванием работающих машин. И съеденная лошадь плохо улеглась в желудке и просится обратно. А ужин затянулся и никак не заканчивается.
При этом на ужине присутствует такой человек… как бы его так описать… он возжелал рассказать немцам, что им необходимо больше заботиться о чистоте немецкой крови. О чистоте. Немецкой. Крови. Есть словосочетания, неуместные всегда. Заговорить об этом с немцами… нет. Просто нет. И поверьте, я не хочу спорить на эту тему. Нет. Как я это переводила, после каждого четного слова извиняясь, после каждого нечетного – напоминая, что я только переводчик, не поднимая глаз от скатерти – тоже, конечно, увлекательное, наверное, было зрелище. А немцы ничего, даже в лице не изменились. Один ответил, что по отцу он венгр, второй – что экономическое чудо пятидесятых случилось во многом благодаря иностранным рабочим. Третий ничего не сказал, но бывшая жена у него из Польши, а нынешняя подруга - из Индонезии.
Далее выяснилось, что один из немцев не пьет. Ну не хочет человек. Но нет. Стоило ему выйти из-за стола, как этот товарищ докопался до остальных: а что это он не пьет? Немцы не понимают суть вопроса. Не пьет, потому что не хочет, это бывает. Кто-то не ест мяса, кто-то не пьет кофе, например, кто-то не курит, кто-то не пьет алкоголь. Не хочет. Но нет: «А может, он больной? А может, он в завязке? А может, мы его чем-то обидели? А может, надо его заставить?»
В промежутках еще мне не давали переводить дыхание, если немцы вдруг что-то начинали обсуждать между собой: «О чем они говорят? Почему ты не переводишь? Ты должна переводить, я хочу знать, о чем они говорят, мне надо! Что значит, между собой? Мне надо знать! Как не под перевод? Когда не под перевод, так и говорят, а они разве сказали? Переводи давай!» То, что люди говорят между собой, не под перевод, нет, не переводится. В числе прочего, потому что это физически невозможно – синхронить сразу двоих, а то и троих быстро разговаривающих людей. Специально «это не под перевод» говорить не обязательно, тем более, я с этими людьми работаю достаточно давно, чтобы понимать, что идет под перевод, а что нет, без специальной отмашки. Но вообще-то – откуда ему знать, было это сказано или нет, он же не говорит по-немецки. И я-то слышу, что они обсуждают какие-то свои местные сплетни, никак не касающиеся этого прекрасного человека. Ну и, не в последнюю очередь, этот прекрасный человек мне никто, и требовать, чтобы я ему пересказывала частные разговоры своих работодателей, несколько неуместно.
И, разумеется, просишь дать тебе минуту отдохнуть, все замолкают, ты переводишь дыхание, и тут же: «Ага, пока все молчат, я хочу спросить… так, а ты переводи»
И еще и человек не может говорить нормальным голосом, только орет, даже когда трезвый. А я со своим отключающимся горлом должна его перекрикивать, и у меня голова, и откровенно тошнит (вопрос о психосоматике последнего остается открытым).
В общем, один из моих любимых пирожков был мне близок как никогда:
вадим живёт как будто гдето
объявлен конкурс мудаков
и будто приз такой назначен
что просто страшно упустить
В конце концов, я отпросилась из-за стола на минутку, вышла в коридор и разрыдалась от усталости, поднялась в номер, умылась, вернулась, немцы посмотрели на меня и велели мне уже идти отдыхать, мол, они уже выпили достаточно для того, чтобы общаться без переводчика.
***
Вот сегодня этого условного Вадима за ужином с нами не было, а были гораздо более другие люди, и, казалось бы, после целого дня в переговорной переводить еще и за ужином тяжело, но нет, было очень приятно общаться, и, кстати, все разговаривали вместе, шутили, в том числе по работе, рассказывали о поездках, и у меня не было ощущения, что живой я из-за стола не выберусь… Собственно, это первый раз за весь этот проект, когда мне кто-то совсем не нравится. Не похихикать над некоторой неорганизованностью или неумением формулировать мысли, а можно его не будет со мной на одной планете. Зато, если подумать, начинаешь больше ценить всех остальных.
***
А в переговорной мы с Рюдигером по очереди пытались воткнуть вилку от ноутбука в розетку, и не смогли. Оказалось, защита от детей. В этот офис пускают только отобрав паспорт, и выдав вместо него пропуск. Как-то сложно представить, чтобы по переговорной бегали гурьбой дети. С другой стороны, после того, как все того же условно говоря Вадима попросили прислать мне один документ на перевод, он взял мой адрес, через какое-то время сказал, что все отправил, но мне ничего не пришло, тогда он мне дал свой адрес, чтобы я ему написала, ушел на два часа, после этого сказал, что не мог мне ничего отправить, потому что он же весь день не отлучался из переговорной, после этого пообещал принести на флешке и принес пустую флешку, определенные идеи, от кого бы могла быть эта защита, у нас появились. Потому что детский сад.
***
Еще завтра день, и домой.
***
Павлодар удивительно похож на любой постсоветский город. Мы проехали через кусочек, и я была почти что готова поклясться, что мы едем по Воронежу, я даже могу назвать конкретный район, на который это больше всего похоже. Серые прямоугольники пятиэтажек, частный сектор старой застройки, в стиле крепенько, но бедненько, пирамидальные тополя – я видела это и в Москве, и где-то на окраинах Питера, и в Днепропетровске, в Эрфурте было поаккуратнее, в Варне не было снега, но так – все одно. И даже заметно, что город пытаются тут и там приукрасить, и это приукрашение выглядит получше, чем московские арочки, но увы, общий стиль перевешивает.
***
В Экибастузе выложила в инстаграм фотографию, сделанную еще в Павлодаре из окна самолета, отметила на ней, правда, Экибастуз. В принципе, оно без разницы, я этот пейзаж наблюдала все два часа дороги. Теперь в инстаграме меня усердно лайкают всякие фирмы, расположенные в этом городе. Мне, правда, не кажется, что фотография, изображающая белое ничто посреди нигде, может послужить рекламой чему бы то ни было, но зато теперь я знаю, что в Экибастузе есть блюзовый музыкальный магазин (это по-своему даже логично, блюз здесь очень уместен) и хоррор-квест (а вот это, по-моему, лишняя сущность: ну выбрался ты из квеста, и что? Ты же по-прежнему в Экибастузе). Хотя вот ехали мы утром из гостиницы на завод, и я думала, что а ведь и здесь живут люди, дружат, влюбляются, заводят детей, обустраивают жилье, стараясь, чтобы было красиво и уютно – и кто-то любит это место, потому что тут дом.
***
У меня вечером случился личный хоррор-квест. У меня же спина. И еще почему-то правое колено. И 36 часов без сна, а потом полдня перевода, в том числе в цеху, с перекрикиванием работающих машин. И съеденная лошадь плохо улеглась в желудке и просится обратно. А ужин затянулся и никак не заканчивается.
При этом на ужине присутствует такой человек… как бы его так описать… он возжелал рассказать немцам, что им необходимо больше заботиться о чистоте немецкой крови. О чистоте. Немецкой. Крови. Есть словосочетания, неуместные всегда. Заговорить об этом с немцами… нет. Просто нет. И поверьте, я не хочу спорить на эту тему. Нет. Как я это переводила, после каждого четного слова извиняясь, после каждого нечетного – напоминая, что я только переводчик, не поднимая глаз от скатерти – тоже, конечно, увлекательное, наверное, было зрелище. А немцы ничего, даже в лице не изменились. Один ответил, что по отцу он венгр, второй – что экономическое чудо пятидесятых случилось во многом благодаря иностранным рабочим. Третий ничего не сказал, но бывшая жена у него из Польши, а нынешняя подруга - из Индонезии.
Далее выяснилось, что один из немцев не пьет. Ну не хочет человек. Но нет. Стоило ему выйти из-за стола, как этот товарищ докопался до остальных: а что это он не пьет? Немцы не понимают суть вопроса. Не пьет, потому что не хочет, это бывает. Кто-то не ест мяса, кто-то не пьет кофе, например, кто-то не курит, кто-то не пьет алкоголь. Не хочет. Но нет: «А может, он больной? А может, он в завязке? А может, мы его чем-то обидели? А может, надо его заставить?»
В промежутках еще мне не давали переводить дыхание, если немцы вдруг что-то начинали обсуждать между собой: «О чем они говорят? Почему ты не переводишь? Ты должна переводить, я хочу знать, о чем они говорят, мне надо! Что значит, между собой? Мне надо знать! Как не под перевод? Когда не под перевод, так и говорят, а они разве сказали? Переводи давай!» То, что люди говорят между собой, не под перевод, нет, не переводится. В числе прочего, потому что это физически невозможно – синхронить сразу двоих, а то и троих быстро разговаривающих людей. Специально «это не под перевод» говорить не обязательно, тем более, я с этими людьми работаю достаточно давно, чтобы понимать, что идет под перевод, а что нет, без специальной отмашки. Но вообще-то – откуда ему знать, было это сказано или нет, он же не говорит по-немецки. И я-то слышу, что они обсуждают какие-то свои местные сплетни, никак не касающиеся этого прекрасного человека. Ну и, не в последнюю очередь, этот прекрасный человек мне никто, и требовать, чтобы я ему пересказывала частные разговоры своих работодателей, несколько неуместно.
И, разумеется, просишь дать тебе минуту отдохнуть, все замолкают, ты переводишь дыхание, и тут же: «Ага, пока все молчат, я хочу спросить… так, а ты переводи»
И еще и человек не может говорить нормальным голосом, только орет, даже когда трезвый. А я со своим отключающимся горлом должна его перекрикивать, и у меня голова, и откровенно тошнит (вопрос о психосоматике последнего остается открытым).
В общем, один из моих любимых пирожков был мне близок как никогда:
вадим живёт как будто гдето
объявлен конкурс мудаков
и будто приз такой назначен
что просто страшно упустить
В конце концов, я отпросилась из-за стола на минутку, вышла в коридор и разрыдалась от усталости, поднялась в номер, умылась, вернулась, немцы посмотрели на меня и велели мне уже идти отдыхать, мол, они уже выпили достаточно для того, чтобы общаться без переводчика.
***
Вот сегодня этого условного Вадима за ужином с нами не было, а были гораздо более другие люди, и, казалось бы, после целого дня в переговорной переводить еще и за ужином тяжело, но нет, было очень приятно общаться, и, кстати, все разговаривали вместе, шутили, в том числе по работе, рассказывали о поездках, и у меня не было ощущения, что живой я из-за стола не выберусь… Собственно, это первый раз за весь этот проект, когда мне кто-то совсем не нравится. Не похихикать над некоторой неорганизованностью или неумением формулировать мысли, а можно его не будет со мной на одной планете. Зато, если подумать, начинаешь больше ценить всех остальных.
***
А в переговорной мы с Рюдигером по очереди пытались воткнуть вилку от ноутбука в розетку, и не смогли. Оказалось, защита от детей. В этот офис пускают только отобрав паспорт, и выдав вместо него пропуск. Как-то сложно представить, чтобы по переговорной бегали гурьбой дети. С другой стороны, после того, как все того же условно говоря Вадима попросили прислать мне один документ на перевод, он взял мой адрес, через какое-то время сказал, что все отправил, но мне ничего не пришло, тогда он мне дал свой адрес, чтобы я ему написала, ушел на два часа, после этого сказал, что не мог мне ничего отправить, потому что он же весь день не отлучался из переговорной, после этого пообещал принести на флешке и принес пустую флешку, определенные идеи, от кого бы могла быть эта защита, у нас появились. Потому что детский сад.
***
Еще завтра день, и домой.