![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
(no subject)
Jan. 13th, 2017 08:04 pmЯ сразу честно предупреждаю: это не научная статья, и я не перечитывала теорию перед тем, как это написать. Это все достаточно приблизительно и на пальцах. Это объяснение, которое я во время уроков выдаю своим ученикам, когда в очередной раз обнаруживаю, что человек строит предложения, вроде бы, грамматически безупречно правильные, но при этом в живом диалоге производящие впечатление, что человек не до конца понял вопрос и говорит как бы мимо собеседника. Например, вопрос: «Что вы делали вчера вечером?» и ответ: «Я встречалась со своей подругой вчера вечером». Все правильно, но при этом что-то не так.
В любом предложении есть что-то, уже известное, и что-то новое. Это новое не обязательно должно быть какой-то конкретной информацией – это может быть и наше к ней отношение. Но если ничего нового в предложении нет совсем, не понятно, зачем вообще сотрясать воздух. Что касается уже известного: представьте себе, что я вам говорю: «Иванов женится» - и при этом никакого общего знакомого Иванова у нас с вами нет. Кстати, это реальная история, была у меня приятельница, скажем так, хронически не учитывавшая особенности аудитории. И вот приходит она в малознакомую компанию, и практически с порога заявляет: «Я вам сейчас такое расскажу! Вы ахнете! Иванов женится!» А Иванова никто из присутствующих в глаза не видел, и даже заочно не знает. Как вы думаете, они ахнули? Или скорее такие: «А? Чо? Кто здесь?» Вся информация в этой фразе новая, не за что зацепиться, не понятно, что с ней вообще делать. А теперь представьте, что я вам рассказываю: «У меня есть друг». «У меня» - известная информация, вот она я, стою перед вами. «Друг» - новая информация, то есть, может быть, вы и раньше подозревали, что у меня есть друзья, но я этот факт раньше не озвучивала. «Моего друга зовут Иванов». Теперь уже этот самый друг – известная информация, я вам уже сказала, что он существует, а вот то, как его зовут – новое, раньше мы об этом не знали. И наконец: «Иванов женится». Теперь мы уже знаем, кто такой Иванов, и морально готовы к тому, чтобы узнать, что он женится. История по-прежнему не заслуживает того, чтобы мы ахнули, но теперь информация не повисает в воздухе, потому что она изложена последовательно, старое – новое, старое – новое. Если вы обратите внимание, как предложения связаны между собой, вы увидите, что цепочка похожа на игру в домино – рядом каждый раз оказываются одинаковые кусочки информации. Когда два человека ведут диалог, они словно играют в домино, если один кладет на стол костяшку «один-пять», то второй должен ответить чем-то, что начнется с этих пяти. В роли дублей, видимо, как раз чистые выражения эмоций.
И еще, если посмотреть на ту же цепочку из трех предложений, можно обратить внимание, что сначала всегда идет то, что мы уже знаем, а новое всегда оказывается в конце. Почему? Представьте себе классический детектив. Кто убийца нам рассказывают в последней главе. Если нам скажут, что убийца – дворецкий, уже в середине книги, зачем нам вообще ее дочитывать? Кому интересно полкниги читать, как Ниро Вульф поливает орхидеи, когда убийца уже давно сидит на электрическом стуле? Так вот, в каждом отдельно взятом предложении все то же самое. Если слушатель уже узнал то, что его интересовало, у него нет причины продолжать вас слушать. Если я спрашиваю: «Что вы делали вчера вечером», «вчера вечером» для меня – известная информация, мне не интересно выслушивать ее еще раз после того, как вы мне сказали «встречалась с подругой». И наоборот, если бы я спросила: "Когда вы встречались с подругой", мне было бы интересно услышать именно "вчера вечером", и вот тогда эти слова было бы хорошо поставить в конец предложения. Если вы хотите, чтобы я выслушала вас от и до, приберегите самое интересное (то есть, то, что я еще не знаю) для последней главы.
Это не особенность русского или немецкого, или еще какого-то языка, это особенность человеческого восприятия. Просто говоря на родном языке мы об этом не задумываемся.
Да, конечно, писатель или любой человек, хорошо владеющий языком, может отступать от этого правила. Но я все-таки преподаю иностранный язык, а в иностранном языке можно позволить себе всякие кунстштюки и отступления от правил далеко не в первый и не во второй год обучения. Чтобы качественно нарушать правила, сначала приходится долго учиться им следовать.
А теперь еще раз вернемся к этой же цепочке предложений: «У меня есть друг. Моего друга зовут Иванов. Иванов женится». Если бы я это говорила по-немецки, в этих предложениях появились бы еще и артикли, определенные и неопределенные. Неопределенный артикль, между прочим, произошел от числительного «один». В английском тоже, но в немецком это особенно заметно. И да, конечно, у нас в русском артиклей нет, и за перевод артиклей на русский положено бить тапками, но посмотрите на первое предложение внимательно. Вам не кажется, что его можно сформулировать и как: «У меня есть один друг»? И вот это «один» - здесь же явно не имеется в виду, что у меня есть друг, одна штука, один единственный во всем мире. Это «один», «один такой» указывает как раз на неопределенность. Это неизвестный слушателю друг, он о нем вот, впервые слышит, это друг с неопределенным артиклем. А во втором предложении я написала «мой друг», но с тем же успехом я могла бы сказать и «этот друг». Ну этот, тот самый, о котором я только что говорила. Не какой-то вообще друг, а этот. Определенный артикль, кстати, произошел от указательного местоимения «этот». То есть, если мы можем в русском предложении без особого ущерба для смысла поставить перед существительным «один», «некий», «какой-то» - это новая информация, и в языке, использующем артикли, там появится неопределенный артикль. А если мы, опять же, не сильно изменив смысл предложения, можем вставить «этот», «тот самый» - это известная информация, определенный артикль.
Да, и несмотря на то, что я сама снабжаю своих учеников такой шпаргалкой, мне очень не понравилось, что дуолинго просто полностью заменяет определенный артикль на указательное местоимение. Потому что нет. Это примитивная шпаргалка для проверки совсем уж на коленке, чтобы примерно почувствовать, о чем это вообще, но все-таки артикль это не местоимение, и подменять одно другим постоянно – очень вредная привычка.
В любом предложении есть что-то, уже известное, и что-то новое. Это новое не обязательно должно быть какой-то конкретной информацией – это может быть и наше к ней отношение. Но если ничего нового в предложении нет совсем, не понятно, зачем вообще сотрясать воздух. Что касается уже известного: представьте себе, что я вам говорю: «Иванов женится» - и при этом никакого общего знакомого Иванова у нас с вами нет. Кстати, это реальная история, была у меня приятельница, скажем так, хронически не учитывавшая особенности аудитории. И вот приходит она в малознакомую компанию, и практически с порога заявляет: «Я вам сейчас такое расскажу! Вы ахнете! Иванов женится!» А Иванова никто из присутствующих в глаза не видел, и даже заочно не знает. Как вы думаете, они ахнули? Или скорее такие: «А? Чо? Кто здесь?» Вся информация в этой фразе новая, не за что зацепиться, не понятно, что с ней вообще делать. А теперь представьте, что я вам рассказываю: «У меня есть друг». «У меня» - известная информация, вот она я, стою перед вами. «Друг» - новая информация, то есть, может быть, вы и раньше подозревали, что у меня есть друзья, но я этот факт раньше не озвучивала. «Моего друга зовут Иванов». Теперь уже этот самый друг – известная информация, я вам уже сказала, что он существует, а вот то, как его зовут – новое, раньше мы об этом не знали. И наконец: «Иванов женится». Теперь мы уже знаем, кто такой Иванов, и морально готовы к тому, чтобы узнать, что он женится. История по-прежнему не заслуживает того, чтобы мы ахнули, но теперь информация не повисает в воздухе, потому что она изложена последовательно, старое – новое, старое – новое. Если вы обратите внимание, как предложения связаны между собой, вы увидите, что цепочка похожа на игру в домино – рядом каждый раз оказываются одинаковые кусочки информации. Когда два человека ведут диалог, они словно играют в домино, если один кладет на стол костяшку «один-пять», то второй должен ответить чем-то, что начнется с этих пяти. В роли дублей, видимо, как раз чистые выражения эмоций.
И еще, если посмотреть на ту же цепочку из трех предложений, можно обратить внимание, что сначала всегда идет то, что мы уже знаем, а новое всегда оказывается в конце. Почему? Представьте себе классический детектив. Кто убийца нам рассказывают в последней главе. Если нам скажут, что убийца – дворецкий, уже в середине книги, зачем нам вообще ее дочитывать? Кому интересно полкниги читать, как Ниро Вульф поливает орхидеи, когда убийца уже давно сидит на электрическом стуле? Так вот, в каждом отдельно взятом предложении все то же самое. Если слушатель уже узнал то, что его интересовало, у него нет причины продолжать вас слушать. Если я спрашиваю: «Что вы делали вчера вечером», «вчера вечером» для меня – известная информация, мне не интересно выслушивать ее еще раз после того, как вы мне сказали «встречалась с подругой». И наоборот, если бы я спросила: "Когда вы встречались с подругой", мне было бы интересно услышать именно "вчера вечером", и вот тогда эти слова было бы хорошо поставить в конец предложения. Если вы хотите, чтобы я выслушала вас от и до, приберегите самое интересное (то есть, то, что я еще не знаю) для последней главы.
Это не особенность русского или немецкого, или еще какого-то языка, это особенность человеческого восприятия. Просто говоря на родном языке мы об этом не задумываемся.
Да, конечно, писатель или любой человек, хорошо владеющий языком, может отступать от этого правила. Но я все-таки преподаю иностранный язык, а в иностранном языке можно позволить себе всякие кунстштюки и отступления от правил далеко не в первый и не во второй год обучения. Чтобы качественно нарушать правила, сначала приходится долго учиться им следовать.
А теперь еще раз вернемся к этой же цепочке предложений: «У меня есть друг. Моего друга зовут Иванов. Иванов женится». Если бы я это говорила по-немецки, в этих предложениях появились бы еще и артикли, определенные и неопределенные. Неопределенный артикль, между прочим, произошел от числительного «один». В английском тоже, но в немецком это особенно заметно. И да, конечно, у нас в русском артиклей нет, и за перевод артиклей на русский положено бить тапками, но посмотрите на первое предложение внимательно. Вам не кажется, что его можно сформулировать и как: «У меня есть один друг»? И вот это «один» - здесь же явно не имеется в виду, что у меня есть друг, одна штука, один единственный во всем мире. Это «один», «один такой» указывает как раз на неопределенность. Это неизвестный слушателю друг, он о нем вот, впервые слышит, это друг с неопределенным артиклем. А во втором предложении я написала «мой друг», но с тем же успехом я могла бы сказать и «этот друг». Ну этот, тот самый, о котором я только что говорила. Не какой-то вообще друг, а этот. Определенный артикль, кстати, произошел от указательного местоимения «этот». То есть, если мы можем в русском предложении без особого ущерба для смысла поставить перед существительным «один», «некий», «какой-то» - это новая информация, и в языке, использующем артикли, там появится неопределенный артикль. А если мы, опять же, не сильно изменив смысл предложения, можем вставить «этот», «тот самый» - это известная информация, определенный артикль.
Да, и несмотря на то, что я сама снабжаю своих учеников такой шпаргалкой, мне очень не понравилось, что дуолинго просто полностью заменяет определенный артикль на указательное местоимение. Потому что нет. Это примитивная шпаргалка для проверки совсем уж на коленке, чтобы примерно почувствовать, о чем это вообще, но все-таки артикль это не местоимение, и подменять одно другим постоянно – очень вредная привычка.
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif){kind=small}
